"Выводы делаем сами, а на экзамене пишем так, как надо"

«Как можно в нашем государстве что-то насаждать?»

Анна (имя изменено по просьбе героини) — учительница истории, классный руководитель в шестом классе. Живет в Петрозаводске.

“Директор сказала нам: “Конечно, всё непросто, но давайте без паники”. Вот я учитель, мне надо детей учить. Я и буду их учить. Я уже не в том возрасте, чтобы революционно мыслить; кроме того, у меня семья, у меня ребенок. Я нахожусь на государственной службе, исходя из этого я себя и веду. Каждый сам решает, как делать. Можно очень обтекаемо давать информацию, без определенных суждений и выводов.

Что касается “Разговоров о важном”, там только один урок, кажется, был посвящен героям СВО. А в основном там космос, наука, дела класса и так далее. Никакой жесткой государственной пропаганды нет. А как можно вообще в нашем государстве что-то насаждать?! Какой ребенок сейчас будет слушать пропаганду? Это они там наверху могут что-то издавать, говорить, а мы им в ответ — “Ну да, ну, да ”. Вот такая позиция. Если военную подготовку введут — ну что же… Если честно, когда я в школе училась, у нас был НВП, и я не считала, что это ненужный предмет.

Мы занимаемся по старым учебникам, новые будут вводить только в 2025 году. Туда, по-моему, уже включена СВО и ее герои. Но это для старших классов. Не увидела каких-то следов переписывания истории. Киевская Русь — по-прежнему Киевская Русь. Мы сейчас как раз начнем изучать эту тему, и я на уроках всегда говорю о том, что сожалею, что братские народы находятся в состоянии войны. На самом деле моя точка зрения такая: с 2014 года Донбасс и Луганск хотели бы самоопределения, это земли с русскоязычным населением, и тут начинается прессинг со стороны государственной политики Украины, относительно национального языка… И эти земли восстают. Мы по чуть-чуть начинаем им помогать. Что произошло 2,5 года назад… Я считаю, мы не ожидали, что вступим в такую тяжелую, страшную войну с Европой и Соединенными штатами.

В стране ситуация очень тяжелая. Мне страшно, но если я буду находиться в состоянии паники и нести это в сторону детей и их родителей — не будет ничего хорошего. Всё коррумпировано, все проворовались. Если бы снести  всех, было интересно посмотреть. Но я этого стараюсь не говорить. У нас школа такая… Люди, всем недовольные, постепенно уходят».

«Выводы делаем сами, а пишем так, как надо»

Алина (имя изменено по просьбе героини) — репетитор по обществознанию. Живет в Брянской области — регионе, граничащем с Украиной.

“Рассказывая про школу, нужно немного отмотать назад и посмотреть, что было до февраля 2022 года. Школа уже превращалась в казарму, и теперь понятно, почему. Для сравнения, когда я училась, у нас не было такого числа патриотических мероприятий; причем патриотизм сегодня — это всегда про войну: военные песни, строевая подготовка… На 1 сентября — всегда минута молчания в память о жертвах Великой Отечественной войны. Я не говорю, что это плохо, но День знаний — это все-таки про другое.

ADVERTISEMENT

Сейчас школа — это второй фронт. Дети пишут письма солдатам, собирают гуманитарную помощь. На детей это влияет по-разному. Например, мой старший сын-подросток на “Разговорах о важном” повторяет правила. Подросткам вообще неинтересно сидеть за партой и слушать о том, как мы всех победили.

Когда началось [полномасштабное вторжение в Украину], я написала классному руководителю, чтобы мой сын не участвовал в классных часах, посвященных СВО, не встречался с героями СВО, потому что позиция нашей семьи отличается от общепринятой. И она сказала: да, хорошо. И когда у них был классный час, где они встречались с “героем СВО”, она позвонила заранее и предупредила, что сын к первому уроку может не приходить. То есть всё зависит от людей на местах. Я знаю учителей, которые полностью “за”, которые без конца собирают гуманитарную помощь — но в крайнем случае у родителя все-таки есть возможность перевести ребенка в другой класс или другую школу.

Я занимаюсь частными уроками. Недавно с одной ученицей обсуждали новый блок обществознания — традиционные российские ценности: коллективизм, патриотизм, ответственность перед государством… Я ей сказала: просто это запиши и, если где-то спросят, эти клише воспроизводи. И она ответила: “У нас учительница в школе очень пропутинская, и я думаю — как она, такая умная и начитанная, гнет эту одну линию?” И об этом говорит 17-летняя девочка — то есть она всё понимает.

Как я преподаю обществознание с текущих условиях. Например, я объясняю, что есть три типа политических режимов: тоталитарный, авторитарный и демократический. А потом задаю вопрос — а на какой режим похожа Россия? Чаще всего ученики приходят к выводу, что у нас авторитаризм. Но потом я объясняю: на экзамене мы пишем, что в России — демократия. И приводим формальные примеры: “разнообразие” партий, независимые СМИ (из тех, что еще худо-бедно разрешены) и так далее.

То есть ситуация следующая: выводы делаем сами, а пишем так, как надо.

Или мы не указываем на экзамене, что Советский Союза во время Сталина — это тоталитарный режим. Про современность мы отвечаем только в положительном ключе: что у нас инновационная экономика, цифровой рубль, поддержка молодежи, материнский капитал. А если мы и пишем о проблемах — например, коррупцию, — надо обязательно указать, что эти проблемы решаются.

Еще пример: раньше мы говорили детям, что гражданское общество — это противовес государству, что цель гражданского общества — не дать государству узурпировать власть. В современных учебниках написано, что гражданское общество помогает государству в его целях и задачах. Но я дополняю эту тему и говорю, что не всегда так… Я не могу изменить ситуацию в стране, но могу поговорить со своими учениками и объяснить, что такие времена бывают. И после февраля 2022 года я еще острее поняла, почему обществознание — важный предмет.

В целом отношение к происходящему меняется. Многие родители недовольны тем, что бюджетные места в учебных заведениях занимают дети участников СВО, а ребенок, который готовится к ЕГЭ и участвует в олимпиадах, никуда не проходит. Буквально неделю назад я слышала эти разговоры во время встречи с родителями других школьников.

Когда всё началось, люди говорили — мы все “за”, мы обязательно победим. Теперь к нам постоянно прилетают беспилотники, некоторые начинают понимать, что куда-то всё идет не туда, ситуация ненормальная. Люди устали, и для большинства главное, чтобы всё это закончилось. Но высказаться могут далеко не все, поэтому создается картина всеобщей поддержки.

«Небывалый эксперимент»

Михаил Копица — учитель истории. Работал в гимназии №3 в Архангельске, но уехал из России после начала полномасштабного вторжения. Сейчас живет в Черногории, преподает в новой русскоязычной школе, а также дистанционно ведет уроки с учениками из России.

«По моим ощущениям, все эти изменения либо не затрагивают, либо лишь в небольшой степени затрагивают те школы, которые я называю селективными (то есть те, где дают более качественное образование и куда непросто попасть — прим. авт.). В ряде случаев достаточно формальных, ритуальных действий. Данный идеологический продукт в большей степени работает на “массовые” школы, и там это включено в полном объеме, внедряется с безумным рвением. И там, насколько я понимаю, довольно высока опасность доноса.

Тем не менее у нормальных учителей есть возможность для маневра. Имеется много способов показать свое отношение к происходящему, даже смена интонации что-то сообщает, и подростки это считывают. Но, кроме учебников и учителя, есть мощный инструмент — ЕГЭ. Например, вопрос о том, когда в состав России были включены ДНР и ЛНР, или утвержденный список “героев”, который нужно запомнить. Даже педагог, который не разделяет военное безумие, но желает хорошего своему ученику, будет объяснять, как нужно отвечать на экзамене. Да, это будет воспроизводиться механически, без веры, но эти ритуальные повторения, воспроизведение идеологических протоколов всё равно оставляют след. 

В более тяжелой ситуации оказалось высшее образование: я знаю нескольких людей, которые были вынуждены оставить работу в вузе либо из-за доносов, либо из-за соответствующих намеков. Наиболее вопиющие вещи, которые мне известны, касаются именно вуза, а не школы.

То, что мы наблюдаем сейчас, — это небывалый эксперимент. Той степени идеологического давления не было никогда и нигде; в Советском союзе, например, не было современных средств передачи информации, которые есть сейчас. Прессинг, конечно же, дает эффект. Целиком мы его сможем оценить, когда окончат школу дети, в начале войны пошедшие в пятый класс. Чем дольше будет существовать нынешний режим, тем больше руин мы увидим на месте того, что когда-то было системой российского образования».